Я мчался под парусом над изумрудными кораллами в прозрачной воде и ветер бросал снопы соленых брызг мне в лицо.
Я сидел, скорчившись под ливнем и градом на утлой доске посреди водохранилища, а потом снова в минуты затишья поднимал парус и шел к берегу, который уже скрывался в темноте и покрывался редкими огнями. А на берегу меня ждала теплая компания, горячий чай и согревающий коньяк. Но до берега еще нужно было дойти против шквального ветра.
Я наслаждался, купаясь в бухте Гранвусы на Крите, там где вода имеет до двенадцати оттенков - от светло-зеленого, изумрудного до темно-синего, там где на яхте проводили свой медовый месяц принцесса Диана и принц Чарльз, там где на острове Гранвуса была неприступная крепость легендарного пирата Барбосы. Прогретая на солнце вода доходила только до груди, можно было дурачиться, отталкиваясь ногами от дна и выпрыгивая, как дельфин, снова отталкиваться руками, потом ногами... А потом валяться под ласковым солнцем Крита на розовом песке. А потом пьющие за столиком прямо на улице холодное кофе с молоком критские крестьяне показывали нам дорогу на Элафониси.
Я нырял в горной речке, текущей среди скал и пальмового леса и впадающей в Ливийское море на пляже Превелли, и стаи не пуганной жирной форели расплывались от меня в разные стороны среди речных зарослей.
Я лежал под пальмой на пляже Ваи, одном из пляжей, на которых снималась реклама Баунти, и ласковый бриз с моря не давал мне заснуть.
Я стоял на набережной Хании, одного из самых красивых городов Средиземноморья. Был вечер и праздник моря. По воде бухты скользили кораблики с разноцветными фонариками, возле маяка взорвалась пиратская галера, осветив бухту снопом искр, на берегу оркестры играли критскую музыку, действующую на меня странным образом, увлекающую куда-то, завораживающую, а молодые юноши и девушки танцевали зажигательные критские танцы.
Я ехал на пассажирском сиденье по горным критским дорогам, в наушниках звучала критская музыка, вводящая своими бесконечно повторяющимися кусочками протяжной и надрывной мелодии в состояние медитативного транса. В этом же состоянии я улетал из Крита, мне казалось, что кончились мои каникулы в раю.
Я спускался в метель с ледника Мармолада в Доломитовых Альпах, в полном одиночестве продираясь на высоте почти трех тысяч метров сквозь снег, слетая с трассы и проваливаясь в снег по грудь. Потом выкладывал лыжи, как рельсы и, опираясь на них, выдирал себя из снежного плена.
Я пил пиво, сидя в шезлонге возле горных кафешек на склонах австрийских Альп, любуясь заснеженными склонами, искрящимися на солнце, острыми пиками скал, слушая веселый гомон разноплеменной толпы веселых и беззаботных людей. И не было вкуснее того пива.
Ну разве что тогда, когда я пройдя десять километров по жаркой и безлюдной тарханкутской степи, вылив в себя и на себя литров пять драгоценной воды, добирался до ближайшего магазина возле автобусной станции в Оленевке.
Или тогда, когда я пробежав на роликах километров тридцать туда и обратно по острову посреди Дуная, полюбовавшись на дальнем его конце встречающимися потоками воды, возвращался к кафешкам на берегу и заказывал кружку ледяного Отокрингера. А как приятно было отвечать улыбкой на улыбку бегущим на встречу стройным венским девушкам!
Я дважды бежал на роликах международный Венский марафон. Я был незваным участником, но это не мешало мне радоваться вместе со всеми, махать в ответ приветливым жителям Вены и наслаждаться физической усталостью и зарядом позитива, а потом финишировать во дворе императорского дворца под прицелом камер международных телекомпаний. Несколько раз меня останавливала полиция, но я обезоруживал их улыбкой и словами "Я должен сделать это, я должен пробежать марафон!"
Я пил вкуснейший чай на травах в кафешке на весеннем Тростяне, радуясь со всеми весне, солнцу и просто жизни.
Я стоял один палаткой на скале в Джангуле. И не было никого на несколько километров вокруг. По вечерам я ложился возле палатки, прямо передо мной разыгрывался величественный спектакль только для меня одного - садилось в море солнце, всходила Луна, небо осыпало звездами, потом их было уже столько, что некоторые не выдерживали и срывались, прочерчивая в небе яркий след. А иногда подолгу шел ливень, а я лежал в сухой палатке, читал книгу и этот уют стоил намного больше, чем уют дома на диване.
Я бродил по узким улочкам Рима, а вечером мы сидели с товарищем на ступеньках фонтана возле древнего Пантеона и пили Кьянти. А вокруг сновали туристы, продавцы цветов, веселые и беззаботные итальянские девчонки и мальчишки проезжали мимо на своих мотороллерах. И наш пьяный восторженный разговор мягко тонул в этом гомоне.
Я кормил голубей на площади Святого Марка в Венеции и они еще долго сидели, не улетая, на моих плечах. Я переходил по знаменитым венецианским мостикам над каналами, фотографировал расписные гондолы, привязанные возле просоленных деревянных столбов, любовался палаццо вдоль берегов и чувство нереальности происходящего не покидало меня. А потом молодая итальянка в кассе, продающей билеты на катер, плавающий по Гранд каналу, долго объясняла мне по-английски, как мне лучше добраться до вокзала, а в конце, устав, высунула кокетливо свой розовый язычок.
Я проходил во Флоренции мимо американского посольства, где за углом сидели прямо на улице на высоких барных стульях итальянские проститутки в черных платьях, похожих на пеньюары, и все, как одна, похожие на Софи Лорен. Они пили кофе и приветствовали меня в три часа дня хриплым "Доброе утро!". А потом я бродил по собору, в котором похоронен Микеланджело и почти похоронен Данте, и тени великих людей незримо следили за мной. А потом лежал прямо на теплой брусчатке наклонной площади среди таких же беззаботных бездельников.
Я стоял в Барселоне перед Саградой де Фамилия и мне было странно думать, что вот оно творение великого Гауди, которое я так давно хотел увидеть воочию. Я гулял по парку Гуэль, слушал местных музыкантов, и мне вообще никуда не хотелось уходить из этого места. Но музыканты возле собора в Жироне играли еще лучше.
Я лежал на песке на почти или совсем безлюдных пляжах Коста Бравы и Майорки, наслаждаясь ничего-не-деланьем. А потом заблудился в лесу, раскинувшемся на отвесных скалах над морем на северо-западе Майорки, и долго искал дорогу, прыгая по валунам и обдирая ноги колючками кустов. А потом я нашел тропинку и орал один в лесу от счастья, потому что у меня давно закончилась вода и жара уже начинала выматывать меня. А потом я вернулся к кафешке на горе над заливом и опять пил захлебываясь ледяное живительное пиво.
Я возвращался на Майорке из дикой бухты, где я плавал и спал на берегу в полном одиночестве, и дорога моя шла через старую испанскую виллу, жители которой выступали невольными экскурсоводами, указывая редким путникам путь к заветной бухте. Когда я поравнялся с воротами меня догнала на маленькой машине старушка - хозяйка дома. Я открыл перед ней ворота, потом закрыл и приветливо помахал ей рукой. Она радостно заулыбалась и закивала в ответ.
Я бродил по заповедным местам болгарского черноморья, пугая отары отец и ночуя в красивейших бухтах. Я просыпался под скалой на берегу реки, впадающей в море, я нырял в реку, и течение выносило меня в море.
Я праздно слонялся по предрождественским улочкам Копенгагена, возле канала тетушки, одетые в национальные костюмы пели рождественские песни и раздавали детям конфеты, по улицам возили возок со снегурочками. Впереди шел школьный оркестр, но когда процессия останавливалась, оркестр умолкал, а снегурочки, белокурые, кровь с молоком, датские красавицы-снегурочки вставали и лично каждому прохожему выкрикивали рождественские пожелания. А в знаменитом городке хиппи Христиания в кафе Вудсток в это время гремел рок, и индейского вида девушки и парни играли в кости.
Я наплевал на неожиданные проблемы с сердцем и давлением и полетел на Шри Ланку. В пять утра в аэрпорту в Негомбо сидели сонные пассажиры, а на больших экранах показывали утреннюю молитву буддистов в оранжевых одеяниях, сидевших вокруг большой белоснежной ступы. И я понял, что все будет хорошо. Потом я в дождь плавал в океане в Унаватуне. Я был один на берегу, но какой же кайф был бултыхаться под дождем в волнах после жаркого и долгого дня, который я провел на ногах с тяжелым рюкзаком. А потом уже в солнечный день я нашел прекрасный крохотный пляж, где прямо возле берега под огромными нависавшими над водой кокосовыми пальмами вставали полутораметровые изумрудные волны и наслаждался нырянием и кувырканием в них. А потом уже на обратном пути в аэрпорту Негомбо я, расходуя невыработанные мегабайты Интернета на местной карточке, смотрел в который раз фильм "Дотянуться до небес", не подозревая, что больше уже не смогу заставить себя смотреть никогда потому, что тема станет для меня не абстрактной, а слишком близкой.
Я с другом стоял совершенно вымокший, несмотря на выданный синий пляж, под брызгами Ниагары, совсем рядом с оглушающими, низвергающимися с неба потоками воды. И мне было плевать на отказавшийся работать от воды фотоаппарат, я пытался запомнить эту мощь, этот восторг.
А потом я заболел онкологией...
А потом были Хорватия, потом Мадрид и сказочная Андалусия, потом заваленные снегом итальянские Альпы.
Жизнь продолжается. Страшнее всего перестать удивляться и восхищаться. Но "Достучаться до небес" я так больше и не смотрю, хотя фильм этот очень люблю.
Зачем я это все написал? А не знаю, просто накатило.
Community Info